Будем честны… Сегодня 14 июня. Ни 5-ое, ни 10-ое… и никоим образом 15-ое. Я мог бы соврать, что 10-ое, но сказать, что 15-ое — никогда. Чтобы так врать, надо быть не просто расточительным, надо быть исключительным мотом души своей. А я жмот. Я ж-ж-ж-жук, жучара. Жолотой желец жерновый. Я безусловно дорожу временем. Не стану врать больше того, что имею. Вот меньше — пожалуйста, не жалко. Могу соврать, что артист или поэт — всё это было, было. Но чтобы мне так везло в жизни, будто никогда не приходилось врать — нипочём не совру. До такого вранья мне ещё расти и расти — художником, тем же поэтом, хоть бы и Самому… Но Ему я врать не стану. Пусть в космических масштабах моё утверждение относительно или даже ошибочно. Пусть я заблуждаюсь, что сегодня вообще есть то или иное число, но такова природа всего субъективного — стремиться к беспечной полноте, махать своим накрахмаленным крылом на первородные наши грехи и прочее, прочее… Я люблю тебя, Господи!

Сказать, что не люблю, было бы неполно. Сказать так, не обронив от полноты сердца — первое, что пришло в голову — было бы враньём. Сказочкой в никуда. Смотрю на твою фотографию и хочу в тебе, словно в зеркале, разглядеть свои «космические» первородцы. Мой притаившийся ископаемый грех. Всё ещё пытаюсь быть честным. Знаешь, мурашки бегут, когда я провожу пальцем по этим остановившимся линиям, по лучезарному взгляду, по глянцевым волосам. Ненадолго всё это. Завтра уже 15-ое. И эти волосы, эти линии не могут быть предметом честной любви. Что я могу сказать о любви? Что образ её слишком переменчив? Что я живу здесь и сейчас? Что люблю жизнь, от которой, переметнувшись за грань смерти, пусть в жизнь новую, не смогу уже больше никого полюбить? Что я не ощущаю, не имею этого дара — любить вечность? Ты таешь у меня на глазах. Я мог бы смахнуть слезу, но я не плачу. Ты таешь наяву, а не во сне. Наяву я не плачу. Такое впечатление, будто во сне я плачу то и дело. Дело вовсе не в том, плачу я или нет.

За каким авансом рождаемся, чтобы, не имея воли над временем, переходить из одного дня в другой? Что приумножить, что пережить? А как же все эти линии, сказочки, словечки, любови, которые неполны, мимолётны, лгут сами за себя? Они умрут вместе с нами, просвечивая невысказанной полнотой выражения. Маска смерти — о, она не безмолвна! Кто слышит поверх собственных чувств, за глубиной всех смыслов, никогда не соврёт, что он бессмертен. Субъективное наказание — будем честны…

Творчеством мы исследуем благо полноты. Способность к творчеству разворачивает вектор нашего сознания в направлении от желания выразить мысль по тому или иному поводу к состоянию «здесь и сейчас», к моменту её проявления в нас самих. То есть, мы узнаём в контексте иной мысли о себе больше, чем сами пытаемся выразить. Мы приходим от самовыражения чувств к сочувствию, к сотворчеству. Человек восстанавливает право вернуть своё «я» первоисточнику, стать частью всеобщего, обладая всеми качествами целого, и, в то же время, не потеряв индивидуальности. Но чтобы так измениться, надо пойти против самой жизни, которая выскакивает на поверхность нашего ума сонмом событий и явлений (условие силы, при котором «если ветер в лицо, значит, ты движешься в правильном направлении» (Агни)). Жизнь фонтанирует, смывая потоком по реке времени. Поэтому, и оставаясь на месте, держась корня — как говорят поэты — относительно течения жизни на момент сочинительства наше сознание ускоряется.

Может тебя это и расстроит, но я противник собственной честности. Ни один художник не владеет языком по существу. В языке лишь отражается то, что, по сути, отражением не является. В языке художник и Творец — одно лицо, что с точки зрения великой религиозной конфессии является кощунством. Но честным можно быть только с Богом, с чем уж согласятся любые конфессиональные деятели. То, что дико с одной точки зрения, чудесно преображено с другой.

Как разные состояния воды мысль проявляется в различных формах. Или на каких-то иных уровнях сознания явление мысли — форма единой материи с чувством, эмоцией. Если бы это можно было доказать, то помимо материи и формы появилась бы третья ипостась — содержание. В нашем случае, язык одно из таких состояний, но не сама мысль. В языке Творец и «я» художника одно и то же пёрышко, скользящее по бумаге, что допустимо. Вода, пребывающая в жидкой или твёрдой форме, не меняет сути воды. Материя воды и её течение никогда не были законодательно закреплены по отношению друг к другу. Язык возник в более ранний период формирования человеческого сознания, чем произошедшее в этом сознании разделение на Бога и себя сАмого. Ты думаешь, что, увлёкшись рассуждениями, я опять позабыл о твоём существовании?

Помнишь, как ты злилась в бытность нашего знакомства, едва между нами стали пробиваться ростки общности? Я часами рассказывал о различных интересующих меня предметах: философии, истории, религии. Иногда ты рассказывала о своих подругах или бросала реплики по поводу «измотавших твой мозг» родителях. Через месяц такого «чудовищного» ухаживания, когда свидания всё больше напоминали учебные лекции, ты стала злиться. Я ни разу не поцеловал даже твоей руки. По современным меркам это равно импотенции. Но тебя бесили не мои якобы проблемы. Ты сходила с ума оттого, что можешь мне не нравиться. О, такая чудесная девушка и такой твердолобый, бесчувственный умник. Если даже умник, то это уж дело чести — повергнуть его в мучительные любовные переживания. Но почему-то не пришло в твою напудренную, напомаженную и всячески задрапированную головку, что любовь это не только отношения самца и самки. Только не говори, что никогда не называла меня «придурком». Твоя подруга Ксения пыталась таки наставить меня на «путь истинный» (если это происходило бы с твоего ведома, тебя ничто уже не спасло бы от праведного моего гнева). Я узнал в подробностях, о чём между собой могут разговаривать девушки и, главное, в какой форме, какими словечками. У меня до сих пор бегают мурашки между четвёртым и пятым позвонками, и подташнивает от обиды. Но я благодарен ей, и в первую очередь тебе за такой опыт.

Я помню о твоём существовании. И в знак своего ясного ума готов описать, какая ты есть на самом деле. Красивая, интригующая, желанная. Лежишь в данный момент на продавленном и непосредственно скрипучем диване у меня за спиной, и непосредственность — главная твоя чёрточка, линия горизонта. Даже ночью температура воздуха на улице не падает ниже 22 градусов по Цельсию. За день в моей комнате, как на дне целой вселенной, накапливается духота. Мы не знаем, что такое реальность. Возможно, что так никогда и не узнаем. И даже то, что сегодня 14 июня, является не более чем знаком, вокруг которого мы хотим построить нечто, похожее на правду. А я так долго искал подлинности, что готов снова и снова обманываться. Будем честны… 
 
читаем далее >>>