Супраментальный роман » контекст » 2009 » Июнь » 20 » о писателях
о писателях
О писателях известно немного. О цивилизации Майя, об объектах инопланетного разума на обратной стороне Луны известно больше. Бывает странно узнать, что такой-то писатель дал интервью там-то или его заприметили где-то, записав случайно подслушанный с ним разговор. Удивительно не то, что писатели таки существуют (верят же и в зелёных человечков), а то, что их вообще замечают в последнее время (лучше бы оставаться им в своём родовом мире грёз). Но коли замечают, то и признают за боле-мене (ни бэ, ни мэ) альтернативную реальность, как порожняком мелькающие НЛО (одноимённый журнал), которые летают, извиняюсь за казуистику, пирожником, за что прописывают синдром остро-болезненной восприимчивости. В этой связи у меня родилось подозрение, что сии «встречи с прекрасным» есть подмена, нелепый розыгрыш СМИ. Например, известная в определённых кругах передача «Апокриф» с ведущим Ерофеевым. Уверен, что многих приглашённых писателей в этой передаче играют актёры местного драмкружка, играют натужно и без огонька, поскольку общество хочет видеть в писателе, прежде всего, мудака, причём мудака трусливого и потому безопасного как секс, который лишь в укромном уголке готов изложить свои идеи письменно. Допускаю, что, к примеру, Лев Анненский или Евгений Бунимович были собственной персоной, поскольку подделать этих замечательных людей практический невозможно. Но поразительно то, что по воле режиссёра или ведущего, или посредством каких-то других психотропных средств, им не далии слова, а заставили играть самих себя, свои собственные нелепые тени, пританцовывая на раскаленных софитах. Представьте, что Никита Михалков пригласил бы в свой эпический моносериал (другого кино он и не снимал никогда) на роль Станислава Лэма (тот, кто написал «Солярис») самого Лэма, и показал бы ему, как нужно вести себя в кадре соответственно единственно верным представлениям Михалкова о Лэме. А у Михалкова они безусловно имеются (представления!), в этом сомневаться не приходится. В лучшем случае мы увидели бы ещё один «Солярис» Андрея Тарковского. Не самое удачное сравнение. Но таков общий план, вид и горизонт нашей литературной мнительности.

Правильнее было бы совсем закрыть тему «о писателе» и выключить электричество во всех формах телепортации литературы в жизнь. Если бы не одно «но» — закрывать тоже надо что-то, имеющееся в наличии. Невозможно прикрыть пустое место, которого по определению не существует. Поэтому я предлагаю вашему вниманию идею визуализации пустоты, единственно возможной в области литературы. Это и станет сорванной седьмой печатью и мутной водой на киселе того же числа. То есть, кино будет таким…

Камера статична, закреплена на месте, прибита гвоздями, дабы оператора не двинуло, не дай бог, на подвиги. В кадре комната, а, ещё точнее, кабинет писателя. Горизонтом съёмки является самый дальний угол, примерно в десяти метрах по прямой линии. Туда и только туда направлен фокус. Если быть геометрически суеверным, то угол чуть-чуть левее, а правее, менее чем на чуть-чуть, дверь в кабинет или ведущая из оного. Литая кожа, вытертая промежность вокруг дверной ручки. Пространство съёмки строится по этой линии и в порядке приближения к камере. Правее оси отодвинут от стены письменный стол. На нём разбросаны листки и сам стол — работа неизвестного мастера. Ближе к нам и левее большое кожаное кресло с продавленным очком. Ещё ближе, но правее, прямо на полу маленький круглый коврик неброской расцветки. В камеру, без фокуса и совсем близко, с правой стороны входит силуэт неопределённой загнутой формы. Некая загогулина, мешающая увидеть в представленной картине квадрат Малевича. Это вешалка. Но об этом останется известно только вам, читающим этот текст. Вешалка для пальто и шляп из далёких 50-ых годов прошлого столетия без Рождества Христова, мешающая проходу своими витыми конечностями. Дверь напротив постоянно заперта. Ключ торчит в скважине. В кадр персонажи попадают из-за двери, оставшейся за пространством представленной ахинеи.

После короткой заставки вначале фильма — «Жизнь есть сочинение этого или другого кино» — мы сразу видим писателя, раскинувшегося над письменным столом, словно большая птица, что-то, естественно, пишущего. Писатель работает молча, не выказывая никаких дополнительных признаков жизни. Весь фильм писатель что-то пишет, а когда не пишет, то приходит в кадр с едой, ковыряется в носу или сидит на круглом коврике в позе лотоса. Архитектура обстоятельств никак не меняется. Напоминает проекты «За стеклом» лишь с той разницей, что ритуальной игры за героем никакой нет. Нет в его образе никакого (так называемого) «проекта». С друзьями, которые не попадают в кадр, о присутствии которых мы узнаём из поведения писателя, по его изменённому состоянию — он или ленив, или враждебен, или самолюбив. В преддверии встреч он репетирует перед зеркалом, что-то бубнит, гимнастически растягивает улыбочку, строит глазки. Его артистический талант невелик. Разговоры о погоде, реплики обо всём на свете, кроме самого творчества. Всё скучно, и нормальному человеку вытерпеть невозможно. Но такова истинная жизнь писателя. Финал фильма как прорастающая сквозь реальность безальтернативная природа всего сущего… писатель сидит за письменным столом, что-то пишет, сцена продолжает до идиотизма затягиваться. Уже слышно как скребёт авторучка, затем он залезает ею в ухо, зевает, подпирает голову ладошкой и начинает дремать. В фильме нет титров. Он так и будет дремать, пока последний разочарованный зритель не покинет в ужасе кинозал или, коли фильм пройдёт на телевиденье, не уснёт перед экраном. А когда проснётся, то увидит в телевизоре пелену уснувшего телеканала.

На следующий день телеканал так и не возобновит вещания. За ним в небытие последуют и другие телеканалы без объяснения причин. Мир постепенно скатывается, погружается в сладостную дрёму. Писателю снится, что весь мир спит заодно с ним… что он и мир едины. Во сне он подходит к камере и выключает её. Необычайное чувство свободы охватывает всё спящее. Где ранее царил хаос видЕний, исчез вИдящий. А вместе с ним и потребность в смыслах. Некто в уме пишет, что не будет больше никаких художников и художеств не будет. Начинает припоминать, откуда такая мысль пришла ему в голову. И это воспоминание длится вечность. Оно ему снится.
Категория: контекст | Просмотров: 459 | автор: Сергей Каревский




Поблагодарите наш проект за то, что он есть!
Не стесняйтесь!
 
  
© 2007 - 2015 Сергей Каревский. PROзрение. Сайт управляется системой uCoz
Закрыть