Форзац |
| Ни у кого не бывает столько спутанных и неясных мыслей, как у тех, кто смотрит на форзац. Вы когда-нибудь заглядывали в самые тёмные углы своих шкафов? Ну, разве только затем, чтобы убрать оттуда пыль. А вам интересно, что творится на противоположном конце улицы в то время, как, забывая смотреть под ноги, вы спотыкаетесь о бордюр? А вы разнимали дерущихся кузнечиков, представляя себя богом? В чём причина наших земных скитаний? Наверное, это находится в том месте и в то время, которые мы себе даже не представляем. Вы говорите, к примеру, что читали эту книгу. А книга состоит не только из буковок, это ещё и форзац, и обложка, и, прости Господи, клей. И без подобных ингредиентов, мало интересных настоящему читателю, книга вряд ли возможна. Как прочесть невозможное? Понимаете? И ещё один посыл… В раннем детстве, от пяти до шести лет навскидку, взрослая жизнь представлялась будущему автору этих строк локально: грохотом типографских станков, ароматом только что отпечатанных страниц и бесконечно движущихся рук, фальцующих одну книгу за другой, одну за другой. Мой отец был печатником. Дед был печатником. Мой прадед владел небольшой типографией. Чтобы не оставлять ребёнка без присмотра, отец приводил меня на работу и усаживал в небольшом закутке, устроенном из деревянных шкафчиков для одежды. Здесь дружили накипевший до мути чайник, маленький холодильник, облупленный и ржавый, с наклейкой белорусой красавицы в тугом ай-кью, и здесь же переодевались в замасленные, замятые робы рабочие, пришедшие на смену. Запах типографской краски хранится в моей памяти на особом положении. В его флюидах я сразу возвращаюсь к ощущению счастья и важности происходящего вокруг. В коморке я постоянно находился в центре внимания. Чтобы мне было не скучно, из цеха приносили несколько новеньких книг. Типография была одной из привилегированных, здесь выпускались брошюры к партийным съездам и тома классиков нашей советской идеологии. Картинок в книжках не было. Читать я не умел, и слава Богу. Но со своей детской восприимчивостью я интересоваться всем, что хоть отдалённо напоминало книжный блок. Это запускало мои ощущения в приятный перманентный процесс. Ласковые на ощупь обложки, обтянутые бархатной материей с золотым или серебряным тиснением, плотные холёные корешки. Одна из книг поразила моё воображение настолько, что зачарованным я продолжал листать её неопределённое время. Около часа. Никак не меньше. Всё листал и листал. Всматривался и поглаживал ладошкой. В книге все страницы были чисты. То есть, ничего не было в книге, кроме чистых страниц. Это выглядело как музыка. Вряд ли я понимал тогда, как именно выглядит музыка. Её подобием мог стать открытый футляр скрипки, где должен лежать удивительный инструмент. Вот и характерная вмятина, оставленная декой внутри, просто складка. Или это мог быть облик дирижёра в старинном фраке, видимый ребёнком исключительно со спины. Потому что когда кланяется оркестр, и ему аплодируют, то взрослые встают со своих мест, и тогда уже не видно никакого дирижёра. Но нет же… эта полоска впечатлений оставлена брошюровочной машиной. Один лишь форзац обладал контекстом. То есть, он уже вполне был готов для восприятия. По его матовой поверхности извивалась нескончаемая линия. Я вёл пальчиком, словно шёл по лабиринту. Шёл к футляру, формуляру, форме той музыки, которая неожиданно пробудилась во мне. Блуждая, я думал не только о том, что так и должно быть в настоящей книге, что она всамделишная, что это не образец пробного тиража; но я представлял эту книгу неслучайной, типа сакрального послания от лица человечества мальчику лет пяти или шести. Если вы думаете, что в таком возрасте не знают слова «сакральный», то дело вовсе не в словах, а в ощущениях. Дети чувствуют не в столь категоричной манере взрослого и всё же не менее глубоко. Тётя Клава, круглая, плотная, мускулистая женщина, работавшая на погрузчике, забежала в подсобку за сигареткой и всплеснула руками… ― Вы чё ребёнку подсунули? ― А чё тебя не устраивает, Клавдия? ― Отец, кстати, был парторгом, от чего его голос обретал порой самоуверенные нотки. ― А сходить к Мартынычу в цех и взять у него нормальных детских книжек ― слабо? ― Клавдия, ребёнка интересует не то, что в книге может быть написано, а что её делает книгой. Серёжа, пойдём со мной. Меня взяли за руку, и я вошёл в типографский цех, как прошлым летом выходил навстречу набегавшей волне, на берег вздыбленного до самого горизонта океана. Меня оглушил мерный ропот, и смешанные мурашки разбежались по всему телу. Цеху не было ни конца, ни края. Поточная линия у дверей подсобки делала поворот и, явившись издалека, уносила бумажные блоки в дальние дали. Вжик-вжик стучали, шуршали, поскрипывали подшипники, колёсики, шестерни. Меня приставили к фальцовочной машине, и официально назначили в помощники худому старичку в простодушных очках, подмигнув для бодрости. Отец не собирался слишком долго занимать меня, в общем-то, взрослой и тяжёлой работой. Но череда случайностей опрометью забросила меня подальше в будущее. Что-то не заладилось с печатным станком, и отец «ушёл в проблему», попросту позабыв обо мне. Домой я возвращался на прямых и трясущихся ногах и с единственной в своём роде «ненаписанной книгой» в голове. Уже сотворённой, но ещё никем ненаписанной. Никем-никем. Я искал в себе решение вопроса, который мне пока никто не задавал. Форзац ― значит обойти книгу со всех сторон и прикрепить её к небу обложки. Развёрнутое пространство садов времени, невнятный шелест страниц, обретающих смысл, когда ветром расправляется грудь горизонта. Начало жизни во мне. Её завершение ― книга. Связь ― творчество, для которого должны пройти времена, время и ещё… полвремени. С тех пор я стал просыпаться по ночам потным и всхлипывающим, что-то толкало изнутри. Может, для этого рассказа излишни такие подробности, но я хорошо помню это «в самом деле». Я просыпался и на потолке видел две светлые полосы от уличного фонаря, разрезанных рамой окна. Это было похоже на раскрытую книгу. Вглядываясь сквозь её прозрачные страницы, я впервые читал свои мысли. _________________ Форзац (от нем. Vorsatz: vor — перед, Satz — набор) — конструктивный элемент издания в переплете, основное назначение которого — скреплять, соединять книжный блок с переплетной крышкой, а дополнительное — служить художественным элементом внешнего оформления и сообщать важную для пользования изданием или просто справочную информацию («Словарь полиграфических терминов»). |
| Категория: Ассоциативная логика хаоса | Просмотров: 607 | автор: Сергей Каревский |
Поблагодарите наш проект за то, что он есть!
Не стесняйтесь!
Не стесняйтесь!
