Некоторое время назад мир решил измениться. Мир оказался внутри. Останусь ли я собой или стану кем-то другим? Раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три.
Ещё до утра, до ночной росы… Часа два-три до самой первой птицы, но после птиц, когда встают часы, и время не проходит — только длится…
Когда встают часы ещё до звёзд, но от последних звёзд (и так со всеми) две стрелки, поделённые поврозь, на всём сошлись — до звёзд осталось время.
Осталось что-то чудное во всём: во всех домах, в подъездах, в помещенье, где стол и стул… и лампа над столом — какое-то короткое мгновенье.
Какие-то секунды: две и три, что чудно длятся без числа, без счёта… и всё сошлось снаружи и внутри, не преступив в том время ни на йоту.
И всё сошлось: все мысли, всё во всём… слова сошлись и помыслы о сущем в недвижимом, как перед Судным днём, на всём прошедшем и на всём грядущем.
Из века в век тянулась колея. И это мог я издали увидеть — как сходятся и Небо, и Земля, — не как всегда теряются из виду.
Дробились сны: грозы простыл мотив, мелело в реках, разливалось в реках… Ночь продолжалась, продолжался миф о подвигах, о равенстве, о греках.
И тот же час. И те же стул и стол… И человек навстречу шёл в сандалиях… И вся толпа за ним, и тот осёл, что подтвердилось и сошлось в деталях.
Сомкнулись неразрывные края. Короткий миг, как здравствуй — до свиданья… не пройденного бытия несохранившееся расстоянье.
|