«Я знаю, что искусство совершенно необходимо, только не знаю зачем».

Мог ли человек, сказавший, что он «…ложь, которая всегда говорит правду», родиться в какой либо другой день? Конечно же — мог. Но нам, принимающим фантазии века минувшего за настоящее и грядущее, пришлось бы ожидать другого Жана, дабы заполнить пробел.

Что же это за день такой? Боюсь отвлечься от главной темы, поэтому вкратце. Это и есть день Жана Кокто — человека, который бесконечно отражался в самом себе, превратив это занятие в необыкновенный жанр искусства, получая удовольствие, за которое готов был отдать само вдохновение. В конце жизни он и сам запутался — кто он есть на самом деле? Художник, поэт, гениальный пиарщик или просто наглый менеджер. «Он был самоуверенным маленьким педерастом, который ничего не сделал за всю свою жизнь, а только воровал у других», — как отозвалась о нём ближайший друг и участник многих его проектов Коко Шанель.

Хочется напомнить моему постоянному читателю, что «Алису в стране чудес» начал писать Льюис Кэрролл буквально только вчера, сегодня наверняка продолжил не без «огонька»; и сегодня же по нашим приметам день «Ульяна и Ульяны» — день шутливых приворотов собственных чувств, бесконечных поисков собственного «я», которое этим «Я» по сути и является — беспокойного эха и зеркала, отражающего всякую сущность многократно. Поэтому единственно, что можно сказать о Кокто с полной уверенностью — он не случаен. 

«А что было бы, если бы _меня_ тоже стали  наказывать  за  все  разом? (Она размышляла вслух, обращаясь скорее к самой себе, чем к Китти.) Что бы тогда было в _конце года_? Сидеть бы мне в тюрьме, не иначе! А если б меня оставляли без обеда за каждый проступок? Тогда бы в один прекрасный день я осталась бы сразу без ста обедов! Ну, _это_ еще не так страшно! Хуже, если б нужно было съесть все сто обедов разом!» (Льюис Кэрролл. «Алиса в Зазеркалье»)

В зазеркалье Серебряного века в 1889 году родился Жан КОКТО (Jean COCTEAU) (— 11.10.1963), французский поэт, писатель, художник, музыкальный критик, постановщик, драматург, кинорежиссер. Из «забавного малого» девятнадцати лет отроду, едва умеющего рисовать и рифмовать строки, он обернулся ведущей фигурой европейского искусства. Его последующим многочисленным талантам не счесть числа. Его произведения в разных жанрах указали и продемонстрировали (что не менее важно!) не одно художественное направление — удивляя, шокируя и настраивая публику на восприятие «через сто лет». «Через сто лет все братаются. Но сначала надо много сражаться, чтобы завоевать себе место в раю созидателей». Такой рай не был уготован Жану — он сам себе его создал.

Но почему Серебряного? Ведь это, скажем так, чисто русский шансон? Да потому что именно «русские сезоны» и открывали в европейском искусстве того времени всё новое и неординарное. Представьте только одну постановку балета «Голубой поезд» Дягилева: либретто написал Кокто, декорации сделал Пикассо, музыку — Мило, костюмы придумала Шанель. Но это будет много позже того зазеркального момента, когда Дягилев, уже привыкший удивлять и восхищать публику, предаст своё настроение Кокто при встрече: «Удиви меня!» И это станет центральной темой нового искусства, которое создаст Кокто, смешав все жанры и преступив все границы.

Дягилев станет Жану что-то вроде «второго» отца, поскольку настоящий покончил жизнь самоубийством, когда мальчику было девять лет. К тому же «родная кровь» был ещё и гомосексуалистом и возможно также и не настоящим отцом. В зеркале одно и тоже может отражаться до бесконечности. Меняется только отношение. И Жан обладал именно этим таланом — однажды восхитившись сам, заставить тем же самым восхищаться кого угодно: от собратьев по ориентации до священников, подведя под это какую угодно базу: от пустопорожнего манифеста авангардистов «Петух и арлекин», до классической философии и даже какого-то жизнеутверждающего экстремизма эмоций.

«Когда произведение кажется опередившим свой век, это значит просто, что век запоздал». Кокто своей личностью только и делал, что подталкивал время вперёд, чувствуя его веянья и тенденции как никто другой.

Жан Кокто проявлялся всюду и нигде. Он участвовал в первой мировой войне, как медбрат. Был представлен к награде, но попал в тюрьму, как самозванец. Летал на аэроплане со знаменитым летчиком Роланом Гарросом, и всячески скрывался от опекающей его матери на фронтах всё той же войны.

Уже будучи состоявшимся метром, его фотографии не сходили с первых полос журналов, он полемизировал с церковниками на страницах газет и делал религиозный экстаз модным течением, даже его творческие провалы приносили ему только ещё больший успех. На страницах «Нового Парижского Обозрения» вёл полемику с Андре Жидом по поводу нового искусства и эстетики простоты. Увлекался опиумом и бесконечно лечился от наркотической зависимости. Не скрывал своих любовных предпочтений среди юношей, провозглашая всех своих друзей гениями, помогая им обрести признание, а самые известные и «состоявшиеся» женщины опекали его от дрязг этого мира. Например, всё та же Шанель, которая и оплачивала его лечения.

Андре Моруа как-то сострил: «Если мне доведётся взять в руки снимок сельской свадьбы, то я непременно увижу Кокто между женихом и невестой».

А Вам когда-нибудь снился один и тот же сон на протяжении многих лет? «Жану Кокто снилось, что он сидит с матерью на террасе пригородного дома, а рядом в вольере летают попугаи. Мальчик знает, что один из этих попугаев-какаду его отец, который на самом деле не умер. Мать ищет взглядом, в какую из птиц превратился её муж, но молчит, не думая, что сын тоже знает об этом превращении. Молчание прерывается улыбкой матери и бурными слезами ребёнка». (Еженедельник «Дело», Санкт-Петербург)

«Корабль идет ко дну», — скажет КОКТО, услышав по радио о смерти Эдит Пиаф. Да и сам он чувствует себя уже  не лучше: «Она умерла, словно сожженная огнём собственной славы». Возможно, что Кокто в большей степени имел в виду самого себя и свою приближающуюся смерть.

Позвонил Луи Арагон с просьбой написать статью о Пиаф для литературного еженедельника. Друзья объяснили, что КОКТО слишком болен и не может разговаривать. Жан протянул руку к телефону. Но острая боль пронзила грудь, кровавая пена пошла из носа и рта. КОКТО стал задыхаться. Когда приехали врачи, всё было уже кончено.

МОГИЛА НАРЦИССА

Снял маску тот, кто в этот гладкий

Ручей смотрелся спозаранку.

Смерть с ним сыграла, как с перчаткой,

И вывернула наизнанку.

Перевод М. Яснова

Если Вам захочется «удивлять» в искусстве, то обратитесь мысленно за помощью к Кокто. Непременно сбудется, но совсем не то, что Вы ожидали. Возможно, это будет лишь одно из его многочисленных обличий.

«Молодой человек не должен приобретать выверенные ценности».