Вчера ещё было первое декабря |
| Вчера ещё было первое декабря. Мы выпили немного водочки за вьюжные метели и седые канители. Но простой пшеничной муки в доме не нашлось. Так что скорого снега не ждите. Да и водка была не холодна. Напрасно мы засуетились. Несколькими днями ранее было 20 число. А до двадцатого ― вспоминается 15 или 14. Удивительное это дело ― память. Вроде бы такого явления, как Время, никто не отменял. Но в ней ― в памяти ― наше собственное восприятие этого мира, наши мысли, впечатления не откладываются в строго хронологическом порядке. А почему? Что этому мешает? Недостаток воспитания-образования? А что откладывается? И складывается это ли хоть в какую-то картину, историю, рефлексию? Предстаёт ли в образах и подобии? По-божески? Не знаю как у вас, а мне память напоминает допотопные колбочки, мензурки и, в каком-то смысле, стопочки. В колбочках и мензурках легко проводить всякого рода эксперименты и опыты: смешивать, настаивать, интерпретировать. А можно, просто присесть и выпить стопку-другую, размечтавшись о прошлом. Вот ведь, как оно было! И повезло мне тогда несказанно. Ах, и молодец да удалец. Жаль только события повернулись тогда не в мою пользу. А вот нынешним утром ― оно (событие!) ещё прозрачно и удивительным образом сочетает, дополняет, преломляет картину прошлого. Словно именно этого события и ждали. А на завтра память загустела, выпала в осадок и сквозь рюмку видны только собственные дрожащие пальцы. Например, я хорошо помню своё драповое пальто юности. Не во времени и пространстве, а просто помню, как данность. И пронзительный холод под этим пальто до сих пор удостаивает меня сводкой местной погоды. И это больше, чем все революции и глобализации вместе взятые. В масштабах одной личности подобные монументальные ингредиенты не работают. А ревматизм штука глубоко метеорологическая. «Немногим позже я заметил, что и дни мои ― это тоже сны, которые я также напрочь забываю. Когда я открыл для себя, что не могу вспомнить, что было в прошлую среду или субботу, происходящее, как днём, так и ночью ― я долго боялся, что забыл большую часть своей жизни» (Ричард Бах). По радио «Свобода» зачитывают «Московский дневник» Катарины Венцль. Вот, я уже выхожу на лестничный пролёт вместе с автором и ещё каким-то интеллигентным человеком выбрасывать в мусоропровод полиэтиленовые пакеты, полные бутылок. Бутылки с грохотом обрушиваются вниз. Содрогнувшись, мы на цыпочкам бежим обратно в квартиру. Тут я выключаю приёмник. Пока ведущий расспрашивает автора о русских 90-х, мне мерещится, что Венцль ― с её немецкой педантичностью в отношениях со словом ― сумеет обронить разгадку моего собственного нынешнего состояния. Такое было впечатление, после слова «содрогнувшись». Настало страшновато.  Вам не кажется лицо автора знакомым? Вот, Венцль рассказывает, что когда её знакомили с разного рода людьми в России, то представляли ни больше ни меньше, как «иностранка», словно это была её основная профессия здесь ― в России. А мне кажется, что понятие «иностранка» в данном конкретном случае, накладывалось на впечатления некого родства и простоты духовной ауры Венцль. Иностранка ― это скорее кликуха. Образ ― шиворот навыворот ― как иногда именуют русского человека, заклиная от противоположных его природе явлений. Венцль, хоть и в действительности иностранка, но была в России природно своей ведьмой. Да и «иностранка», если смотреть с точки впечатления произносящего это заклинание, означает существо, способное возвыситься над суетой. То есть, именно над тем, что русскому человеку мешает объективно взглянуть на себя со стороны. Конечно, через несколько часов я вернулся через интернет к «Свободе», дабы перечитать, ранее воспринятое на слух. Нужной цитаты не нашёл. Часть дневника, читаемая ведущими, осталась не опубликованной на сайте. Слава богу. Книгу не куплю и читать не стану. Не подвергать же себя дважды одной и той же пытке? |
| Категория: контекст | Просмотров: 555 | автор: Сергей Каревский |
Поблагодарите наш проект за то, что он есть!
Не стесняйтесь!
Не стесняйтесь!
