Об одном литературном вечере |
| Осенним сумраком спускались по скользким ступенькам в полуподвал. Рядом с огромным красным полотнищем, на котором золотыми буквами намалёвано «кафе», нашлась металлическая дверь. Далее по порядку… Вешалка-рогатка, перманентно выскальзывающая из-под пальто. Пять столиков, униженных рюшастыми скатертями, с приставленными под них стульями, сцепившиеся витыми костылями. Посреди квадратного барака никчёмный занавес, прикрывающий на потолке небеса отопления. И семь (посчитать было нетрудно) смущённых посетителей, не взявших из скудного ассортимента забегаловки и растворимого кофе. Поэтому лицо администрации, больше напоминающее буфетчицу времён развитого соцарта ― круглая мордашка с яркими губами ― было тусклым и злым. Нас ритуально пятеро. Мы наполнили вечер публикой. Мы громко разговариваем, смеёмся, берём на себя больше пространства, чем необходимо для чисто мужской компании, забросав углы гитарами, спортивными сумками и аккуратно приставив скрипочку в вытертом до мелочей футляре. Но, главное, сразу клеимся к барной стойке. Василий, заводной парень из интеллигентной семьи филологов кочевников, бородатый, в очках, с большим обмороженным носом (что значит специфически красным), сетует на нашу компанию, которую вряд ли обслужит столь прекрасная девушка, и в этом элитном заведении нашим рылам нечего рассчитывать на душевный приём. Круглолицая администрация улыбается столь обворожительно, что по спине бегут мурашки отвращения. Меня передёргивает. Когда Василий развешивает повсюду ля-ля комплиментов, я опускаю глаза. Стыдно за тщедушный гон, не дотягивающий и до пошлости. Скорее, это слюнявый сопрано, Экклезиаст с Еремеем. И я не понимаю, отчего девушкам столь нравится мимикрия Василия? Но, слава богу, разговор не о нас. Мы пришли на литературный вечер дать себе повод повидаться. Остальное, как получится. О самих выступающих не слышали ничего и вряд ли когда-нибудь услышим. Мы наметили количество коньяка до психологически важной отметки. То самое «я хочу, но больше не могу», которое лишает памяти, приближая отношения с реальностью до воплей новорождённого… ну… или только что шагнувшего в мир иной. Хрупкое создание, тушевавшееся здесь же в зале в образе бесполого подростка, представилось первой из выступающих. Короткая стрижка, джинсы с разрезом на левом колене, клетчатая рубашка навыпуск. В купе несмолкающих разговоров наших соседей, никто из пришедших на вечер не ждал от поэтки ничего существенного. И вышла она на условную сцену, шагнув в пробел между столиков, и читать зачала без прелюдий. «Я блядь, ревущая по ночам… скучающая по профессии… как Ева, которой нужен Адам, в раю моногамной конфессии…» «Отдайте мне яблоко, змей, не парьтесь. Представьте, что я только ваша… в моих ладонях оно напоминает «Я ― есмь», но чуточку старше». И далее было полно матерных слов, а маленький зал уплотнился на предмет дыхания. Во время выступления Василий шепнул мне на ухо: «Такие стихи каждый мужчина обязан слушать стоя». Я не оценил шутки. Меня занимал иной вопрос… Коли это так сильно действует на публику, что она перестала ёрзать… Каждый смотрел на девушку и примерял то, что лилось агонией из её щелевидных уст. Если это так бьёт по публике, к чему должен стремиться следующий выступающий, чтобы оказаться расслышанным? Девушка резко придвинула под себя стул, села на него, выпрямив спину. Теперь её фигурка в облачении трёхэтажного мата показалась мне заключённой в башню из очищенной от всего рефлекторного словесной кости. Моё восприятие требовало реабилитации. Кому из словесников под силу вывернуться наизнанку, дабы на фоне сексуального происшествия не выглядеть импотентом? Такому эпатажу трудно противопоставить либо что. Как невозможно после горячки не почувствовать себя расслабленным и совершенно беспомощным. Девушка прекратила читать, почему-то слегка покраснела под аплодисменты, и сразу направилась к выходу в узкий коридор раздевалки. Василий бросился за ней. На сцене появился дюжий малый. Он легко и непринуждённо продекламировал… «В моём доме живёт котик, ставящий точки над «и» в имени у тирана… Только не лги себе начинающий витиеватый посыл, куда подевалась Анна». Просунув в прокисший воздух руку вперёд, он мотал ею, как бы взбивая сливки нашего внимания. Но всё было тысячу раз повторено про себя, скучно… «Почему никто не сравнивает Анну Каренину с практикующей предсказательницей, подливающей масла на рельсы? Две Анны, две судьбы, две близкие кармы». Я попытался стаканом прочертить полоску на скатерти вдоль пепельницы. Но следующим стихотворением зал оживился… Смешной двухъярусный кораблик Плывёт под лунным абажуром… Я перепутал наши грабли, Ты увлеклась не тем амуром… В произведении наметилось чувство юмора. Не подлинное, наигранное, но оно росло. Сначала и не слышно за гулом в голове. Или как тот же поезд, несущийся издалёка, сливающийся с шумом иных дорог… Смех нарастал. Сквозил, подначивал, пока весь зал не расцвёл в улыбке, сметая обратно в подсознание облик предшествующей ораторши. Меня же не отпускал иной вопрос: что дальше? Женская половая активность, мужской смех сквозь слёзы… По какой фазе Луны узнаем сутки времени? Следующим выступающим был я.  |
| Категория: Ассоциативная логика хаоса | Просмотров: 479 | автор: Сергей Каревский |
Поблагодарите наш проект за то, что он есть!
Не стесняйтесь!
Не стесняйтесь!
