Я помню себя с пяти лет. Помню с вопроса, который задаю маме, и в животе расплывается тёплый животный страх: «Хорошо ли любить сразу двух?» Она ответила так, что тема любви больше никогда не возникала во мне в форме вопроса. Никогда не томил я по этому поводу сомнений нравственного или животного характера.

Всё, что сохранилось в моей памяти до этого момента, фрагментарно и практически бессловесно. Яркие вспышки солнца в углу террасы на даче близ подмосковного города Сходня, огромный белый корабль, пластмассовый ледокол «Ленин», однажды потерявшийся на полгода (воспоминание тихой грусти), мой побег за вожделенную калитку к железнодорожному переезду за несколько километров от дачи.

Затем яркий, короткий отрезок памяти. За несколько десятков метров до переезда, куда я уже топал своими ножками в коричневых сандалиях на металлической застёжке, выходит навстречу девушка, подбрасывает меня на руках, разворачивает и ведёт обратно домой. Ей около двадцати, ей нет равных по какой-то лучистой, обволакивающей меня радости. По сути, она спасала меня от неминуемой трагедии — железнодорожный переезд дело не шуточное. Через пару месяцев её приговорит советский суд, за участие в налёте на продуктовую деревенскую палатку, к бесконечному сроку злоключений. Исчезнув из моей жизни феерическим образом, она оставит во мне чувство детской привязанности и признательности ко всем шлюхам и бестиям в женском обличии. Я готов вести с ними долгие разговоры о душе, о Боге (словно Андерсен) и, надо заметить, всегда удостаиваюсь снисхождения в этих незатейливых порывах дружбы.

Мама говорила: люби, пока любится.