А вот уже девять девочек школы «Йесодей га-Тора», находящейся в районе Stamford Hill, на севере Лондона, бойкотируют экзамен по пьесе Шекспира «Венецианский купец», найдя в классике антисемитские нотки (мягко сказано).

Оба случая вопиющи — нелепы и смешны с точки зрения здравого смысла, помнящих школьный заповедник ещё лет двадцать, тридцать тому назад. В обоих случаях решение детей поддержано их родители. Почему? Я думаю, дело не в Шекспире и не в Дарвине, собственно. Дети выбирают то, где их больше любят — всё прочее носит лишь символическое наименование. Родители вообще никак не включены в процесс обучения и представляют о том, что происходит с их детьми на пути к аттестату зрелости только по вымученным и несчастным лицам перегруженных информацией детей. Протестовать хочется, прежде всего, против холодного склепа мёртвого и бессмысленного тестового образования. А то, что это происходит в Лондоне или Санкт-Петербурге говорит лишь о том, что общеобразовательная школа во всём мире переживает некий глобальный кризис бездуховности.
 

Как поссорить детей со школой? Да очень просто. Полюбите их, уделяйте им больше времени, найдите для них интересное занятие — и школа превратиться в ад, в лучшем случае ад обязательного терпения и воспитания выдержки.

Когда-то давным-давно, но не так чтобы прошло более двадцати лет, я вёл литературный молодёжный кружок в отдельно взятом городском районе. Самое обыкновенное часовое занятие два раза в неделю для тех, кому интересно читать и фантазировать самому. Прошёл год, прошло два… и уже сложился небольшой коллектив, своя атмосфера, появились свои начинающие поэты и писатели. Ровным счётом ничего особенного. Мы лишь увлечённо разговаривали друг с другом. И я знакомил ребят с произведениями чуть отстоящими в стороне от школьной программы. Да, были и запрещённые поэты и писатели, но я никак не акцентировал на этом внимание юных и доверчивых душ — по-моему, налагаемый официальный запрет на того или иного автора никогда не являлся неопровержимым доказательством его таланта. Нас интересовало только литературное мастерство — будь то Шолохов или Бунин, Заболоцкий или Вознесенский. Единственно, что я учитывал, это количество школьных часов уже уделяемых моими кружковцами тому или иному классику. Я таки надеялся, что Пушкина да Толстого им и без меня достанется в той или иной мере.

Но мой кружок в конце концов закрыли по доносу одного из преподавателей литературы, суть которого состояла в том, что я противопоставляю общеобразовательной программе третьестепенных поэтов. На деле, это был конфликт одного из кружковца со своим школьным учителем, выразившимся примерно в следующей форме: «Что мне Ваш Пушкин — я Бродского люблю».

Конечно, можно подумать, что нас закрыли за чтение стихов Бродского. Приятно так думать, но это не совсем так. Нас закрыли из-за Пушкина, из-за школьного, холодного, никакого Пушкина, которого я и сам в юные годы читал только ради написания сочинений и сдачи экзаменов.
 

Теория Дарвина никогда не противостояла религиозному мировоззрению. Шекспир и антисемитизм также не поддаются никакому сравнительному анализу, как симфония и выстукивание оной на жестяной кастрюле. Но страшно, страшно, когда такое разделение начинает носить концептуальные признаки всеобщей безграмотности, когда между различными знаниями утрачивается представление о дополнительной целостности, без которой невозможно никакое воспитание.