Синопсис |
| Иногда требуется синопсис. Заходишь по пути в издательство с многостраничной рукописью, а секретарша на входе в будущее спрашивает: «У вас есть синопсис? Без синопсиса нельзя». Василия Петровича иногда останавливал на улице постовой и вот также безучастно спрашивал документы. Было в его интернациональной внешности что-то подозрительное. Представлялся постовой неразборчиво, бормоча фамилию с какой-нибудь заковыкой. Словно закавыка полагалась постовым заместо извилин, простите ― IQ. Не то Синицын, не то Синичкин… или даже Синицаев. Но поскольку постовому с автоматом через плечо и тяжёлой работой в душе произносить свою фамилию сто раз на дню ради шарахающихся в сторону граждан не интересно, то и переспрашивать у сержанта с такой закавыченной миной на лице замедленного действия тоже… ещё та скука. Умудрённый опытом упираюсь взглядом в грудь секретаря и ничего не имею против синопсиса. Если не было бы определённых правил поведения, регламента, как бы тогда человек узнал, что ему делать в той или иной ситуации, в ту или иную минуту его заурядной жизни? Заурядный, урядник, постовой, IQ, секретарша, синопсис ― по возрастающей ассоциативной сложности. Обидится чего недоброго, нахмурится, рассердится от нечего делать и проводит тебя в отделение тех ещё дел внутренних. Внутренних настолько, что время там течёт медленно или останавливается вовсе до выяснения всех обстоятельств. Не переспрашивал В.П. никого и ни о чём. Доставал из нагрудного кармашка паспорт и протягивал недрогнувшей рукой по привычной от сердца траектории. Смотрите, мол, себе на здоровье, какой я ― прописной гражданин. Постовой решал, что дело, к которому возбуждало его призвание, застопорилось, и терял к В.П. даже тот незначительный интерес, которого не было и в помине. ― А кому сдавать этот самый синопсис? Вам? Девушка подтянула бровь, невозмутимую, как цитату. Не перестаю удивляться, сколь избирательно и с какими явными недочётами списывает реальность у литературных произведений отдельно взятые образы. Поражает нежелание действительности изобретать что-то самой. Так и живём: от автора к автору, от гения к гению… Кто все эти люди? И что они хотят сказать нам на фоне собственных отношений с неприязненной, беспробудной явью? Подпиливая ноготки и уже не поднимая глаз, девушка свидетельствует моему незнанию: ― Можно и мне. ― И как бы нивелируя своё место в творческом редакционном процессе, добавляет: ― Василий Петрович строго-настрого приказал: рукописи без синопсиса не принимать и не оформлять в работу. На полированной поверхности её острые, белёсые локотки отражаются в болотного цвета столешнице, отвороты манжеток лепестками отцветающих лилий отваливаются с монструозных белоснежных тычинок её заснеженных ручек. Начинаю разглядывать окружности. ― Могу ли я попросить у вас листок бумаги и написать тот самый синопсис до востребования на имя строжайшего Василия Петровича? С вашего позволения? В правой руке коротаю подмышкой портфель старьёвщика, левую мне оттягивает полиэтиленовый пакет. Себя позиционирую как дебелую, всюду поспевающую литературную домохозяйку. Ну, или среднестатистического, растерянного мужичка, из той породы, с которой у большинства девушек складывается к тридцати годам снисходительные отношения. ― Садитесь и пишите. Василий Петрович всё равно явится не раньше четырёх. ― Так у меня есть время подготовиться к встрече? ― Вряд ли он примет вас. Девушка, подвигав ящиками стола, выложила передо мной чистый лист бумаги и даже милостиво прикрыла его сверху шариковой ручкой. Я пытаюсь вначале взять листок третьей рукой, которая почему-то отсутствует. Затем семеню в угол приёмной, куда вписались, прижавшись боками друг к дружке, два глубоких кожаных кресла, толкаясь с журнальным экстравертом. Ставлю пакет на ковровое покрытие (270 рублей за погонный метр), привалив его к подлокотнику, плавно переходящему в тогу ноги, отпускаю портфель, ревнуя пластичного мима, и бегом возвращаюсь к девушке. Перед занятием письменностью на меня всякий раз наваливается ничем необъяснимое чувство вины. «Ворованный воздух» Мандельштама не метафора, а вполне документально подтверждённое начало творческого процесса. Так сказать, прекрасная констатация, свидетельство. Уже благодаря одному упоминанию о «воровстве» Мандельштам призван богами к сотворчеству. Необходима поэтическая решимость, чтобы наяву присваивать некие ощущения, которые там, в ином измерении, окажутся явлением (уже не средством) к существованию. Воздух ― как синоним свободы ― в стихиях обернётся сознающим самоё себя пространством, когда путь становится частью путника, как ему и положено фонетически. Присвоить «воздух» удаётся не всегда и не везде, а только там, где он имеется в наличии. За журнальным столиком издательства П*** его не было. Не было и под столом, куда я время от времени заглядывал в поисках содержания. Были глянцевые обёртки отшлифованной сусеками прозы. Ручка оказалась не расписанной, дешёвой лотереей. Я почувствовал себя бездарным попрошайкой, а не «вором в законе». Пошлость предполагаемого послания трансформировалась в нарративный тупик. Я смог набросать лишь несколько фраз. И то, в ожидании предлога смыться восвояси. Боже, сколько же сил и энергии я трачу на имплантаты в контекст. Онтология творчества ― область нашего незнания, в отношениях с которой любая наука виртуальна. По факту книги можно судить о том, что вселенная имеет форму сферы. Время в книге течёт из будущего в прошлое, как и полагается реальности, всякий раз возвращая нас к источнику вдохновения. Слово не имеет возражений. Оно есть или его нет. В отличие от так называемой действительности, где слово искажается мыслью. Литература и жизнь ― сомнительная аналогия не в пользу автора. Как герою расписать о книге даже мелким синопсисом, когда он пишет её в продолжение себя — ошибается, спотыкается и возвращается к тому безумию, которое прежде казалось ему счастьем. В конце концов всё разрешается тем, что становится иллюзией. Говорить о сущем нужно просто, как 2 х 2 = 4, то есть формулой. Но поскольку современность усомнилась, что такое «два» и существует ли на сей счёт четыре, а плюс ― не есть ли достоинство обоих недостатков? То нынешние рассуждения на тему общего целого могут выглядеть следующим образом… Два не есть четыре. Дважды два, как масло масляное и вряд ли принесёт пользу. О плюсах не спорят. Но в сочетании этих значений определённо есть что-то загадочное. (продолжение следует) |
| Категория: Ассоциативная логика хаоса | Просмотров: 529 | автор: Сергей Каревский |
Поблагодарите наш проект за то, что он есть!
Не стесняйтесь!
Не стесняйтесь!
